Все Буго-Днестровское междуречье было покрыто густой сетью лагерей смерти. Одним из первых в августе – сентябре 1941 г. оккупационные власти организовали в г. Рыбница тюрьму, при ней – лагерь, в который заключали арестованных ими членов партии, советский актив, еврейское население. За годы оккупации было заключено по неполным данным около 3-х тысяч человек.
Рыбницкая тюрьма была размещена в помещении бывшей казармы. Режим в этой тюрьме, отмечал один из них, бывший руководитель Слободзейской подпольной организации К. Цуркан, был страшнее, чем даже в Тираспольском Централе.
Воспоминание рыбницкого подпольщика А. Балана:
«На прогулки не выводили. Питание было очень плохое. В день давали по 100 граммов хлеба и литр жидкости. За год произвели одну побелку камеры. Зимой камера совершенно не отапливалась. Смену белья не проводили, один раз в два месяца водили в баню и делали дезинфекцию. Раз в месяц разрешали передачу. Передачами и спасались, поскольку выжить без помощи извне в тюрьме было невозможно».
Узников избивали и убивали ежедневно. После жестокого избиения были казнены в Рыбницкой тюрьме мирные жители с. Черномин Песчанского района С.И. Савчук, С.М. Даценко, М. Качанов и И. Швец, а 17 марта 1944 г. – семь жителей с. Студеная этого же района: А. Шпатарь, В. Копыльчук, Д. Кушнир, П. Заднипренко, М. Забранюк и др.
Заключенные, как правило, до погребения подвергались полному ограблению. Все личные вещи: ценности, одежда, обувь и прочее имущество отбиралось администрацией тюрьмы и использовалось жандармерией и префектурой как для себя лично, так и для поощрения пособников.
Режим был жесточайший. Заключенный в эту тюрьму и чудом спасшийся от кровавой расправы В.А. Францкевич рассказал о тюремном режиме следующее:
«Разместив нас в сырых и холодных камерах по 30-40 человек, палачи морили нас голодом, выдавая в день по 100 граммов сырой, мерзлой картошки. Отказывающихся есть ее они тут же избивали. Так были избиты: А.С. Гребенюк, А.Д. Перепелюк, А. Боровских, М. Церульник и многие другие…».
Или же в «меню» мог входить прелый горох, но чаще всего выдавали тухлую, очень соленую рыбу, после которой очень страшно хотелось пить, а воды заключенные получали несколько глотков в сутки, но и за эти капли воды, палачи требовали признаний или же предательства товарищей. Как правило, не добившись своего, фашисты начинали все сначала, пытали, издевались. Зачастую подвергали заключённых специальной «обработке». Многие после такой обработки больше не возвращались в камеру, они исчезали бесследно, не выдержав нечеловеческих пыток.
Большинство заключенных были истощены и не выдерживали зверских пыток, они умирали с проклятием на устах. Но палачи изощрялись в своем «ремесле» все более и более. Он придумывали все новые инструменты для пыток, такие как «крестовина», «резиновый мешок», после которых неделями невозможно было становиться на пятку и разгибать спину. В рваной одежде, голодных их выводили в тюремный двор. Возле тюрьмы иногда играли дети: Гена и Валя Балан, Митя Морозов и другие. Однажды они нашли записку, в которой узники просили население города помочь им одеждой и питанием. Дети принесли записку родителям, которые стали приносить заключенным кто что имел (это были Лясковский, Мунтян и др.) Дети помогали узнавать, где находятся пленные и носили им передачи с хлебом и медикаментами.
Кровавая расправа над заключенными произошла всего за 10 дней до прихода советских войск в г. Рыбница. С самого утра 19 марта 1944 г. к зданию тюрьмы были подтянуты батальоны немецких карателей. Следом за ними прибыли подводы, груженные бочками с горючим.
В составленном 25 марта 1945 г. Акте Рыбницкой районной комиссии о расстреле советских партизан и румынских политзаключенных в Рыбницкой тюрьме сказано: «В 10 часов вечера в тюрьму явилась группа в 40 немецко – румынских солдат, среди них были также власовские казаки, вооруженные автоматами и винтовками в сопровождении коменданта Рыбницкой тюрьмы В. Пантелея, по национальности румына. Он освещал лампой камеру, где содержались, политические заключенные (румыны и советские граждане). При входе в камеры комендант тюрьмы и вошедшие с ним солдаты требовали от заключенных повернуться лицом к стене и встать на колени и производили расстрел.
Так каратели, прошли по всем камерам, расстреливая всех арестованных, после чего двери камеры закрыли на замки. Через некоторое время комендант тюрьмы В. Пантелей с частью немецких головорезов добивали тяжелораненых… После этого они решили скрыть следы преступления. Решив, что в живых никого нет, они подожгли тюрьму, не открыв дверей камер…
Так произошла трагедия, которая на всю жизнь запомнилась жителям города. 270 советских граждан сожгли румынские и немецкие палачи. Лишь нескольким, чудом удалось спастись из горевшей тюрьмы. Часть из них получили тяжелые и легкие ранения.
Спасшийся К.П. Цуркан вспоминает о злодеяниях фашистов в тюрьме и о своем пребывании в ней:
«Я находился в камере, в которой кроме меня было еще шесть человек Мунтян Петр, Пырван Марку, Химич Дмитрий, М. Пынте, Н. Ткач, И. Усенко. Наша камера находилась в подвальном помещении. 19 марта 1941 г. мы услышали со второго этажа тюрьмы выстрелы и душераздирающие крики (там находились женщины) и поняли, что наших советских людей фашистские звери расстреливают. Потом выстрелы и крики приблизились – это расстреливали политзаключенных находившихся на первом этаже. Чувствуя приближение своего конца, фашисты озверели. Смерть стояла уже за дверью нашей камеры. Мы явственно слышали, как в соседней камере окрыли массивную дверь.
Вслед за этим – автоматные очереди и душераздирающие крики. Потом тоже повторилось в камере, расположенной напротив нашей, в которой были заключенные евреи. Это была группа членов Компартии Румынии еврейской национальности. Сердца наши обливались кровью и замирали в ожидании приближающейся мучительной смерти. Наконец очередь дошла до нашей камеры. Звякнул засов, и дверь отворилась. За дверью стояло несколько вооруженных человек. Нам приказали повернуться спиной к двери. Я быстро выполнил это приказание и упал. Упавши, притворился мертвым. В следующий момент я услышал выстрелы. Когда убийцы удалились, я поднялся, и моим глазам предстала жуткая картина. Пять моих товарищей по камере были мертвы, а один – Д. Химич был тяжело ранен. Несмотря на рану в ноге и сильное кровотечение, я пытался оказать ему помощь. Когда в тюрьме стихли крики и выстрелы, я подошел к двери, но она оказалась запертой. Меня и Химича, ожидала смерть в этой камере среди трупов наших товарищей.
На рассвете немцы подожгли тюрьму, и наша камера наполнилась едким дымом. Вдруг я услышал шаги и через волчок двери увидел своего земляка, сидевшего через 4 камеры от меня. Ему, как и мне удалось избежать смерти, и он решил проверить, не остались ли в живых другие. Он взломал ломиком замок моей камеры. Я и с помощью моего земляка Власова Андрея вынес Химича во двор. По лестнице окутанной дымом мы вынесли его на второй этаж. Здесь мы встретили ещё несколько человек, спасшихся от расстрела и с их помощью, через окно из которого выпала решётка спустились во двор. Но здание было оцеплено немцами и нам пришлось вновь войти в горящее здание.
Так, прячась под завесой дыма и огня от немцев, мы дождались ночи. На мне обгорела одежда и кожа на плечах и ногах. Утром одному из нас, а именно Балану Анатолию удалось пробраться к своей родственнице Балан Ефросинье, которая согласилась нас перепрятать у себя. По дороге нас встретила А.Н. Морозова, которую я не знал до этого и, не смотря на опасность, угрожавшую ей за укрывательство политзаключенного, сказала, чтобы я подошёл к ней. У нее мне сделали перевязку, обмыли и накормили. До прихода советских частей я скрывался у Морозовой, и когда кто – либо приходил к ней, она говорила, что у неё в доме сыпнотифозный и любопытные уходили.
Виновными в расстреле и поджоге в Рыбницкой тюрьме комиссия считает коменданта тюрьмы Валуцу Пантелея и немецкий карательный отряд СС…».
Немецкие фашисты, безусловно, причастны к Рыбницкой трагедии. Они отдали приказ о расстреле заключенных и, возможно, участвовали в убийствах. Что касается упомянутых «власовских казаков», то это были каратели из калмыцкого подразделения СС. Группа бывших эсэсовцев во главе с неким Немгуровым была разыскана и в 1968 г. предстала перед судом в Элисте Калмыцкой АССР. Они назвали фамилию «главного тюремщика» – Валуцэ, а также должностное лицо, отдавшее приказ о казни, – немецкого коменданта Рыбницы. Комендант, скорее всего, получил соответствующий приказ свыше, и не от гестапо, а от военного командования. Выполняя указания коменданта, как показал на суде бывший помощник командира четвертого дивизиона так называемого «Калмыцкого кавалерийского корпуса» Немгуров, он приказал начальнику тайной полевой жандармерии дивизиона Урусову предоставить в его распоряжение тридцать карателей и прибыл с ними в Рыбницкую тюрьму. Вечером 19 марта эсэсовцы-калмыки сменили румынскую охрану тюрьмы.
Все виновные понесли заслуженное наказание. С тех пор этот день – 19 марта вошел в историю Рыбницы, как День памяти жертвам фашизма. На Мемориале Славы г. Рыбница на мраморных плитах увековечены имена тех, кто погиб в тюрьме в те страшные мартовские дни 1944 г. До последнего дня оккупации района проводили захватчики политику «выжженной земли». В Рыбнице кроме тюрьмы они сожгли здания районной больницы на 300 койко-мест и почты. Успели они также взорвать мост через Днестр.
